Если выйти на мол, встретишь, несмотря на яркое солнце, резкий ветер и увидишь далекие зимние вершины Альп, серебряные, страшные. Но в затишье, в этом белом городке, на набережной, – тепло, блеск, по-весеннему одетые люди, которые гуляют или сидят на скамьях под пальмами, щурясь из-под соломенных шляп на густую синеву моря и белую статую английского короля, в морской форме стоящего в пустоте светлого неба.
Рассказ
Этот рассказ основан на реальных событиях. Его героиня – Александра Васильевна Аксёнова – живёт в Санкт-Петербурге, работает заведующей отделом иностранной литературы библиотеки Санкт-Петербургской Духовной академии и семинарии. О той ночи ей напоминают больные суставы рук и ног.
Деревня, где происходили описываемые события, называется Ложголово, находится она в Ленинградской области. Храм во имя великомученика Георгия, закрытый в советские годы, ныне реставрируется, в нём идут службы.
Потом, девяносто лет спустя, никто так и не сможет вспомнить, откуда явился шкаф.
А Софи повстречалась с ним летом семнадцатого, перед своим первым балом, когда окончила институт благородных девиц. К этому дню родители, Анна и Пётр, по-новому обставили комнаты старшенькой; среди прочей мебели оказался и чудо-шкаф с инкрустированными дверцами, литыми ручками и гранёным стеклом, работы Талашинской мастерской.
– Придётся ли ей по вкусу наш выбор? – тревожилась мать.
– Даже не сомневайся, голубчик! – смеялся в ответ отец.
Село Струги, где проживает отец Анатолий, тихое, бедное, бревенчатое и славится лишь на всю округу густыми сиреневыми садами. Очень давно какой-то прохожий заверил баб, что древо-сирень от всякого мора охраняет, — ну и приветили это древо у себя, и дали развернуться ему от края до края.
В сиреневую пору села не видно. Если смотреть на него издали, то увидишь одно густое лиловое облако, лежащее на земле.
Изба досталась мне старая, древняя даже. Если снаружи ветхость ее можно было попросту прикрыть тесом, то уж внутри кое-что пришлось поменять: пол был щелястый и холодный, рамы — гнилые, стекла — потрескавшиеся, но самое главное — разваливалась печка, старинная, глинобитная. Существовала некогда несложная технология: из досок сооружалась опалубка, заливалась жидкою глиною, и глину эту долбили потом деревянным пеньком-толкачом, пока она, выпустив всю воду, не превращалась в камень.
Когда наши войска воротились домой из-под Франции, то охочим сказан был отпуск, на целый год. Годов с восемь из дому мне вестей не было никаких: не то перемерли все — Царство им Небесное — не то живы; а пора была такая, что тут было не до писем. “А что, — сказал я землякам, — пойду и я; денег, благодаря Бога, у меня много, потому что жалованье шло заграничное: хоть повидаться, поотдохнуть да поразсказать, каков на свете Париж город живет.
Почему народ, обладавший такими сокровищами, как православное вероисповедание, русская литература, искусство, архитектура, сам, своими собственными руками это либо разрушил, либо полностью или частично отверг в 1917 году? Почему была нарушена связь с прошлым? Неужели и впрямь в начале ХХ века зло победило добро?