Таинство исповеди
Исповедь — один из первых шагов, который мы делаем, находясь в Церкви. Сознательная церковная жизнь начинается с подробной исповеди в прежних грехах. Мы каемся перед Святым Причащением, а также независимо от того, причащаемся ли, когда наша совесть нас обличает. Однако, чтобы не лишить себя плодов исповеди, важно помнить, для чего она нам дана и от чего исповедь теряет силу.
— Батюшка, у меня нет духовного отца...
— А для чего он вам нужен?
В ответ — молчание.
исповедь —
не средство для того,
чтобы «выговориться»
Людмиле (все имена, приведенные в подобных историях, изменены) — молодой женщине, хлебнувшей в жизни горя, — посоветовали пойти на исповедь, чтобы тем самым попросить Божией помощи в решении ее бесконечных проблем. Подруга познакомила ее с отцом Виктором — молодым, терпеливым, участливым иеромонахом. Первая исповедь привела Людмилу в восторг. Наконец-то нашелся человек, который ее выслушал! Затем последовала другая, и еще, и еще...
Вскоре Люда освоилась в храме и поближе познакомилась с отцом Виктором. Своим знакомым она рассказывала о долгих беседах с ним во время исповеди. Слушать это было довольно странно — трудно было понять, где же там была исповедь? Наконец, один собеседник спросил ее: «А чего вы ждете от исповеди?» — «Человек должен рассказать кому-то то, что у него на душе, — ответила Людмила.— Поэтому я все рассказываю отцу Виктору. Все, даже то, что не имеет отношения к исповеди. И я считаю, что он все равно должен меня слушать».
Добавлю, что сама Люда — по ее же рассказам — больше говорила, чем слушала. «Батюшка ругается на меня, — говорила она, — но я все равно...» Или: «Он стал говорить мне какие-то странные вещи... Не понимаю». Излишне и гoворить о том, что проблемы, с которыми она пришла в храм, толком не разрешились. На слова той же подруги, что человек должен изменить самого себя, а для этого приходится кое в чем ограничивать свои желания, Людмила ответила, что «растаптывать саму себя она не собирается» и «достаточно того, что это – делали другие».
Остается только надеяться, что терпение отца Виктора принесет добрый плод в свое время, и Людмила, которая уже провела на исповеди много часов, сумеет-таки от излияния чувств перейти к покаянию, то есть к тому, чтобы изменить к лучшему саму себя, не дожидаясь, когда так поступят другие.
Исповедь не должна быть поводом для общения
со священником
Нижеследующий диалог состоялся между одной прихожанкой нашего храма и женщиной, которая подошла сзади к тем, кто ожидал исповеди.
— А этот священник, который сейчас исповедует, хороший? Пойти что ли, с ним поговорить...
— Ну, понимаете, исповедь — это не разговор, это когда мы каемся в своих грехах...
— А что, я ему денег дам. Мне не жалко. А то поговорить не с кем.
Это, конечно, крайний случай, но крайность заключается ни в чем ином, как в предельной откровенности этой женщины. Другие, когда им просто хочется поговорить, поступают более мудро — они ни с кем не делятся своим намерением, а к священнику подходят с вопросом, который заведомо интересен самому священнику.
Что же в этом плохого? То, что подобного рода «общение» создает иллюзию духовного окормления. Эта проблема выходит за рамки совершения исповеди. Порой одно и то же лицо (не столь важно, какого именно пола и возраста) способно надолго удержать при себе священника, спрашивая его, не постный ли сегодня день, какой завтра праздник, куда лучше класть молитвослов или хорошо ли читать Евангелие именно в половине десятого вечера.
Однажды средних лет мужчина в сапогах, в пиджаке без галстука и с косичкой подошел к одному из священников нашего храма со словами:
— Батюшка, я давно хочу с вами поговорить, только не сейчас. Сейчас вы заняты. У меня большой разговор, на час или больше.
— О чем же мы будем говорить?
— Ну, о многом... Обо мне, например...
Батюшка попытался-таки выяснить, о чем же им предстоит разговаривать «час или больше», но его собеседник отвечал уклончиво. В итоге он больше не приходил, — быть может, почувствовав, что прежде чем спрашивать, нужно понять самому, о чем ты хочешь спросить.
Не жалейте себя
во время исповеди
А пожалеть себя порой так хочется!.. В одном московском монастыре в конце 80-х годов минувшего века на послушании в трапезной состоялся такой разговор между пожилой уже женщиной и юной девушкой:
— Катя, ты знаешь, я как приду в храм, — так плачу, так плачу все время...
— Почему же вы плачете, Мария Ивановна?
— Себя жалко!..
Прямо, честно и искренне. «Не о своих грехах плачу, а о чужих». Но пока мы не начнем плакать о своих поступках, все, что мы делаем в храме, останется одной только формой без содержания.
Валентина Максимовна, прихожанка нашего храма, очень больная женщина, давно привыкшая к мысли о смерти, поспешила в храм, как только в очередной раз выписалась из больницы. До этого она не исповедовалась уже полгода или даже больше. «Я пришла к вам за утешением, за теплым словом, которого давно не слышала...» («Я не к Богу пришла, не на исповедь, — я пришла к вам, чтобы вы меня пожалели... ») Это было во время исповеди. Но сама исповедь не состоялась. Ни одного слова о своих грехах она не сказала. Но потом-то, когда жизнь закончится и придет время давать ответ за свои нераскаянные грехи, что мы будем делать? Где будем искать утешения?
Не ищите удовольствия
от самого процесса
исповеди
Не для того Господь нам дал возможность покаяться, чтобы мы искали услаждения в этом. Апостол Павел пишет Тимофею: “Заклинаю тебя пред Богом и Господом нашим Иисусом Христом, Который будет судить живых и мертвых в явление Его и Царствие Его: проповедуй слово, настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием” (2 Тим. 4, 1 — 2). Во время и не во время — то есть не только тогда, когда это слово будут слушать с радостью, но и когда его вообще не захотят слушать. И нигде не видно, чтобы апостол побуждал Тимофея ублажать свою паству. «Опечаливай до времени недугующего,— пишет преподобный Иоанн Лествичник в своем “Слове к пастырю”, — чтобы не закоснел в своем недуге или не умер от проклятого молчания. Многие принимали молчание кормчего за признак благополучного плавания, доколе не ударились о камень». И в другом месте еще строже: «Да мещет пастырь, как камнем, грозным словом на тех овец, которые по лености или по чревоугодию отстают от стада; ибо и это признак доброго пастыря».
Описан случай, когда преподобный Амвросий Оптинский, в бытность свою молодым иеромонахом, был послан старцем Макарием к одной приехавшей в Оптину богатой госпоже, проживавшей в монастырской гостинице и готовившейся ко Святому Причащению. Госпожа эта, наслышавшись об отце Амвросии много хорошего, стала говорить ему о каких-то своих неудачах, вызывавших у нее глубокую скорбь, в надежде услышать слова сочувствия. Вместо этого, выслушав все, преподобный ответил: «По делам вору и мука». Госпожа тут же прекратила разговор, и на том беседа закончилась. На следующий день старец Макарий навестил эту женщину в гостинице, чтобы поздравить ее с причащением Святых Таин, взяв с собою и отца Амвросия. «Ну уж, Батюшка, — сказала она, — повозилась я с вашим словечком. Чуть–чуть Причастие не отложила, всю вечерню об этом продумала и утреню; пришла к обедне, а сама все никак не успокоюсь; только уже во время Херувимской согласилась, что вы правду сказали».
Берегитесь пристрастия
к духовнику
Почти каждому священнику иногда приходится слышать: «Вы наш любимый, вы наш самый любимый». Но те, кто так говорят, вместо любви к священнику выказывают любовь к самим себе, унижая всех остальных священников и ставя «избранника своего сердца» в крайне неловкое положение.
«Я только на батюшкиных службах могу молиться, — на остальных стою, как бревно». Нет, кто стоит, как бревно, на всех службах, тот остается бревном и на службах любимого батюшки. Ну, может быть, более сентиментальным, чем в других случаях...
«Батюшка, мне очень стыдно, но я поняла, что мне просто нравится исповедоваться, что я не ради Бога прихожу на исповедь, не ради своих грехов». Но если уж такое понимание пришло, — нужно держать себя в руках, иначе может быть плохо.
«Ничего не помогает, даже когда осознаешь,— грустно усмехается М. Т. — Меня к нему старец благословил в Лавре, тем и оправдывалась. Ну, стала замечать, что нравится исповедоваться... Что ищу его глазами все время... Что интересничаю... Даже стараюсь ничего такого не делать, о чем стыдно ему рассказать. Молилась... ух, молилась! Состояние такое бывало... возвышенное — теперь только, спустя годы, понимаю: ведь и молилась для него... Как чеховская Душечка: жила с лесоторговцем — снились горы досок, вышла за ветеринара — увлеклась ветеринарией... Каялась, ездила в Лавру. Однажды ясно поняла, что он стал стеной между мной и Богом и придется заклать эту привязанность, как Авраам Исаака. Но тянула и тянула, пока Господь Сам все не устроил— перевели его».
Обратим внимание, с какой глубокой нежностью и любовью к себе изложена эта история. Нигде не видно ни малейшего желания брать на себя ответственность или делать усилие. Этакая безысходность, горестная женская судьба, рок!
«Ничего не помогает», — ничего, значит, не поделаешь, — бесполезно даже пытаться.
«Старец благословил в Лавре», — я не сама его выбрала! Я не виновата!
«Ну, стала замечать...»
Как любит говорить одна наша прихожанка после очередного сотворенного ею «чуда», — «это все происходит помимо меня». Помилуй Бог — как же это?
«Молилась, ух, молилась», — так не о том, видно, молилась.
«Каялась, ездила в Лавру... » Вспоминаются безмерно затянутые, никчемные по содержанию исповеди с пространным изложением умело созданных проблем и при полном нежелании пошевелить пальцем ради их разрешения.
«Он стал стеной», — вот кто виноват-то, оказывается. Взял — да и встал стеной! «Но тянула и тянула», — здесь, наконец, мелькает что-то похожее на чувство собственной вины в пристрастии к духовнику. Хорошо еще не сказала — «он меня не отпускал».
Таинство Исповеди дано нам для того,
чтобы подорвать в себе действие греха
Все решает не личность священника, которому вы исповедуетесь, а в чем вы каетесь и как вы каетесь. Если вы возненавидели свой грех, Господь простит вам его через любого священника. Если вы ищете воли Божией, а не своей воли, вы найдете ее. Нужно только отличать душевную пользу от душевного комфорта (не все полезное — приятно), утешение — от удовольствия (не все приятное — полезно), и духовную жизнь — от попытки ублажить себя «духовными» средствами.
Пусть ваша исповедь будет честной, подробной и регулярной. Умейте видеть изъяны и трещины в своей душе и в своих поступках. За все, что вы сделали, берите ответственность на себя, не сваливая ее на других и на внешние обстоятельства. И, ожидая своей очереди перед исповедью, подумайте о том, как можно было бы впредь избежать повторений тех же грехов.
“Невозможное человекам возможно Богу” (Лк. 18, 27). “Просите, — говорит Господь, — и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят” (Мф. 7, 7 — 8). Кто ищет, как расстаться со своими грехами, тому будет дано покончить с ними.
Нас больше интересует воля Божия или
наша воля?
Если наша, — а чаще всего именно так и бывает, — то для начала нужно себе в этом честно признаться. Желание все делать по-своему начинается с мелочей. Например, многих волнует вопрос о судьбе свечки, поставленной ими перед иконой. Стоит священнику появиться где-нибудь в прямом эфире, как почти наверняка будет задан вопрос: «Я поставила свечку, а ее сняли, не дав догореть, как же это?» — «Я поставила свечку, а они ее сняли». Что ее потом снова поставят, когда догорят другие свечки, что и другие люди тоже хотят поставить свечку, говорить бесполезно. «Я поставила свечку, а вы не оценили этого по достоинству».
Одно из самых «горячих» мест в храме — очередь перед исповедью. В те дни, когда бывает много желающих исповедаться, пришедшие первыми подходят к исповеди чуть ли не последними. Зато опоздавшие успевают протиснуться первыми и потом уйти до окончания службы. Понятно, все мы спешим, у всех свои обстоятельства. Но в таких-то именно обстоятельствах и проявляется наша зацикленность на самих себе, своих чувствах и интересах.
Девиз «все по-своему» проявляется даже в одежде. Я имею в виду женщин, приходящих в храм в брюках. Вопрос о том, «почему нельзя в брюках», более тонок, чем мы иногда пытаемся его представить: в Ветхом Завете был запрет не на брюки, а на ношение женщинами мужской одежды, мужчинами — женской.
Этот запрет вызван тем, что любая одежда несет на себе печать нашего внутреннего состояния. Известно, что характер человека можно отчасти определить по его одежде. Одежда в Священном Писании — это образ души человека. Вот почему в ветхозаветное время иудеи разрывали одежды в знак большой скорби. И вот почему при Входе Господнем в Иерусалим перед Ним постилали одежды, — в знак покорности Ему, как Царю, и готовности положить за Него свои души.
Одежда — отражение душевных запросов, — некое сообщение, которое мы передаем окружающим о себе и о своих намерениях. Что сообщают окружающим стоящие в храме женщины в брюках?
1. Что церковная традиция важна не для всех.
2. Что чем дальше, — тем более властными становятся соображения моды и личных удобств и среди членов Церкви.
3. Что свое Я и его интересы для многих важнее простой вежливости к тем, кто стоит рядом в храме, сохраняя верность церковным обычаям.
Большая разница в отношении к воле Божией и своей воле видна в родителях, приводящих в храм малолетних детей. Одни рады возможности побыть в храме, причем дети делают в это время все, что хотят. Другие, напротив, считают своим главным делом следить за детьми, чтобы они не мешали другим людям молиться. В таком случае мы жертвуем своим безмятежным стоянием в храме, но только наше участие в богослужении становится более духовным делом, чем если бы мы искали только своего утешения, предоставив заботу о своих детях другим прихожанам. Мир отравлен идеологией: «Делай то, что тебе нравится». Что греха таить, отравлены ею и мы. Приходя в храм, мы сосредоточены на себе, на своем удовольствии или утешении. Это естественно, когда мы пришли в храм, но уже неестественно, когда мы в храме остались. Христианин — это тот, для кого центром всего является не собственная персона с ее запросами, чувствами и удобствами, а воля Божия о нашем спасении и обо всем прочем. Кто ищет ее, тот будет молиться со вниманием и с чувством.
Священник Михаил Немнонов
"Православие и мир"