Алексий II обладал властью истины

5 лет назад не стало Святейшего Патриарха Алексия II. Своими воспоминаниями о почившем Первосвятителе делится настоятель храма мученицы Татианы при МГУ, публицист, создавший пресс-службу патриархии, протоиерей Владимир Вигилянский, работавший с патриархом Алексием II с начала 2000-х годов до кончины предстоятеля 5 декабря 2008 года. В беседе с журналисткой РИА Новости Ольгой Липич он рассказал о личном знакомстве с патриархом, о его «благоговении перед святыней», умении прощать и «уповать на волю Божию».

– Отец Владимир, несмотря на то, что Алексий II был избран патриархом в СССР, он был каким-то несоветским (в хорошем смысле этого слова). С совершенно особой манерой поведения, реагирования, речи. Если это – благородство, впитанное с детства в эмиграции, в Эстонии, то почему, на ваш взгляд, оно не выветрилось за десятилетия жизни в СССР, в соприкосновении с властью?

– Стержень при тоталитарных режимах, безусловно, ломали. Но дворянский стержень – его можно было сломать, только взяв жизнь у этого человека... Тут и понятие чести, которое было очень близко к понятию совести. Противоречия между честью и совестью у дворян практически не было. А у других людей, людей с другой духовной сущностью – нерелигиозной – понятия чести и совести иногда вступали в противоречие, и человек был раздвоен, растроен и так далее.
Дворяне – это совсем другие люди. Дело не в лице и даже не в манерах… Часто это, конечно, в слове выражалось, во взгляде, в реакциях. И русская аристократия, как бы ее ни уничтожала советская власть, но все-таки кто-то уцелел, в основном в эмиграции. Патриарх Алексий, конечно, впитал это в себя от родителей, от той среды. Его предки были царскими служаками, в основном военные, генералы, губернаторы. У него были предки из воевавших в Отечественной войне 1812 года. Поэтому для него восстановление храма Христа Спасителя как храма-памятника героям этой войны было очень важно – его предки кровь свою проливали там, фамилия Ридигеров указана на стенах храма Христа Спасителя.

Кроме того, в эмиграции были организации очень живые, которые сохранялись многие десятилетия. Русское христианское студенческое движение, куда входили родители патриарха Алексия, оказалось очень действенной организацией. Люди дорожили этими связями, и в каждой стране, где были русские, духовники этих отделений – это знаменитейшие люди: протоиерей Александр Шмеман, отец Василий Зеньковский, отец Сергий Булгаков – имели к этому отношение.

Они сохранили Татьянин день (в праздник святой мученицы Татианы был подписан указ об основании Московского университета, и она считается покровительницей учения в России – авт.). Они праздновали Татьянин день, когда в Советском Союзе ничего этого не было. И уже потом, выйдя из студенческого возраста, они собирались именно на Татьянин день, уже старики – я встречал таких эмигрантов, одного в Швейцарии, который говорил: «Мы на Татьянин день до сих пор собираемся». Они держались вместе и держатся до сих пор. Очень трогательно.

– С уходом таких людей, как покойный Алексий II, мы это теряем?

– Безусловно, теряем. У нас уже практически никого не осталось с дореволюционным воспитанием.

– Стяжал ли патриарх Алексий II тот «дух мирен», о котором говорил Серафим Саровский, благодаря которому «тысячи вокруг спасутся»?

– Он был наделен какой-то силой, даже не убеждением, не красноречием, а какая-то харизма в нем была. Я видел, что люди мрачные, чиновники – и вдруг он появлялся, и у них сразу возникали улыбка, умиление. Он как-то действовал на людей, магнетически что ли. Конечно, он был и очень обаятельный человек в общении. Кстати, и патриарх Кирилл обладает в личном общении очень большим обаянием. Патриарх Алексий нес с собой особую атмосферу, мир, причем он мог молчать – и это чувствовалось и при его молчании. Атмосфера надежности и силы. У него была сила и власть. Но власть не в вульгарном понимании, а внутренняя власть, какая бывает, например, у какого-нибудь творца: поэта, композитора… Мы знаем, в музыкантах, в писателях есть власть над звуками, словом. Вот у него тоже была эта власть. Не от властолюбия. А власть истины, которая за ним стоит. Он обладал силой утверждения истины.
Достаточно увидеть, как человек молится. Как он глубоко уходит в молитву. Это большая редкость. Я это видел у некоторых старцев, например, у отца Кирилла Павлова. И у патриарха Алексия это было.

– Духовные наставники из старцев у него были?

– Отец Кирилл у него жил в Переделкино. Он был духовником лавры и когда начал болеть, стал немощным, патриарх его вообще взял к себе.

– А с другими старцами общался?

– Я один раз видел. Был такой старец Авель в Рязанской епархии. Я о его существовании не знал. Но была хиротония в Сретенском монастыре одного епископа, настоятеля Рязанского монастыря, и приехал какой-то старенький архимандрит – мне сказали, что это старец Авель. Была всенощная накануне хиротонии, патриарх подозвал к себе этого отца Авеля, и они во время службы полчаса сидели, лицо в лицо, и тихо о чем-то говорили… Я наблюдал духовную беседу двух старцев, и меня это поразило.

– Патриарх Алексий боялся чего-либо, или у него не было страха ни перед чем на Земле?

– Слово «боязнь» – неправильно для него. Но он волновался, близко к сердцу принимал церковные события. Думаю, это от ответственности – он нес ответственность за Церковь.

– Насколько в своей жизни он следовал формуле: «Выше закона может быть только любовь, выше правды лишь милость, выше справедливости лишь прощение»? Он прощал?

– Да. У него были непростые отношения с некоторыми архиереями. Они шли, видимо, из юности, может быть, из каких-то старых распрей, и неизвестно было, кто в чем виноват, но знали, что патриарх с одним из них как-то принципиально не общался. Так вот: когда тот заболел, патриарх поехал к нему в больницу. А патриарх в больницах лично мало кого посещал…
Потом, я сам слышал, как он говорил: «Не люблю неблагодарных людей». Благодарность – это великое духовное состояние. И он различал: кто этим духом наделен и кто не наделен. Он видел. А это говорит о духовном стержне.

– Вы чему-то учились у Алексия II как у пастыря, руководителя?

– Конечно, он был воплощением терпеливости, рассудительности и упования на волю Божию. Это три вещи, которые очень характерны для патриарха.

– Что главное, на ваш взгляд, он сделал для Церкви и России?

– Он имел огромный авторитет. Когда в «Независимой газете» публиковались списки людей, влияющих на политику России, он был в первой десятке. Это довольно высокий рейтинг, при том, что он не мелькал по телевизору, как многие другие политики.
Для Церкви было очень важно, что инициатива при нем не была наказуемой. Если человек что-то предлагал сделать для Церкви, он всегда получал поддержку от патриарха. Потому что вся жизнь церковная тогда начинала бурно разворачиваться: восстанавливались церковные структуры, а кадров не было. Он отвечал на письма лично.

– Помню, когда патриарх Алексий встречался с журналистами перед Рождеством или Пасхой, то для каждого находил теплые слова, что-то спрашивал, дарил пасхальные яйца, сам принимал какие-то символические подарки, например фотографии, благодарил. Только ли к пресс-пулу был такой человечный подход или и ко всем людям?

– Он вообще так относился ко многим людям. Память у него была фантастическая. Помнил людей много лет и внимательно к ним относился.
Память о нем не стирается со временем. Даже те недоброжелатели, которые были, вспоминают его добрым словом. Я как-то слышал, что Николай Сванидзе сказал, что вот был потрясающий патриарх Алексий. Венедиктов мне как-то сказал, как он его ценил. Это говорит о том, что критика, которая была очень адресная и довольно уничижительная в отношении патриарха Алексия (я этим вопросом занимался, я это помню), – она сейчас совершенно не то что непопулярна, а если кто скажет то, что говорилось о нем при жизни, так его просто все заклюют.

Он оставил о себе очень хорошую, светлую память.

Публикуется в сокращении

Номер: 
Месяц: 
Год: